Поэт с большой буквы!

24 ноября 2021 года остановилось сердце нашего замечательного земляка, члена Международного Союза писателей, подвижника, сахалинского барда и поэта, хранителя и продолжателя, литературных традиций соцреализма, основанного на лучших проявлениях отечественной классики – Михаила Яковлевича Шмидта. Всю свою жизнь он старался помогать людям: где советом, где деньгами, где утешительным словом. Он старался избегать резких суждений о ком-либо, особенно среди пишущей братии. Сам наделенный природным литературным талантом, он буквально выискивал способных литераторов, помогал им встать на крыло. С 2002 года он был бессменным руководителем городского литературного объединения «Парнас», в котором помог творчески раскрыться многим одаренным холмчанам. Ребятишки из его журналистской секции ныне успешно закончили университеты и крепко стоят на ногах благодаря тем жизненным ориентирам, которые указал им Михаил Яковлевич. Он очень тяжело переживал распад Советского Союза, долго не мог найти душевного равновесия, много ездил по стране, не чурался никакой черной работы для хлеба насущного, а по ночам доверял чистому листку бумаги свои сокровенные мысли, которые со временем воплотились в сборники стихов, в которых нашлось место для высоких мыслей поэта о наших судьбах и о нашем Отечестве. Он не ограничивался географией только Сахалинской области, он, как Константин Циолковский, мыслил вселенскими масштабами, не размениваясь на местечковые проблемы. Он понимал, что местные проблемы рождаются там, в центре, и поэтому не тратил время зря, а сразу брал быка за рога. Поэтому и публицистика Михаила Яковлевича была очень предметной, благородной и созидательной.      Он не просил у жизни многого. Ему была нужна только личная свобода, потому что несвободный человек ограничен во многом, а Михаил Яковлевич ограничивать себя не желал, да и не смог бы. Он нашел в себе силы отказаться от вредных привычек молодости, он нашел в себе силы простить тех, кто нарочито не признавал его поэтического таланта, он пренебрег сытостью семейной жизни и на много лет обрек себя на творческое уединение, в котором его талант окреп, возмужал и получил признание читателя. Его книги принесли ему заслуженный авторитет в писательской среде и в обществе. Можно было почивать на лаврах, но Михаил Яковлевич занялся издательской деятельностью. Во многом благодаря его непоседливости стали выходить книжки холмских авторов и не только. В его планах было создание своего издательства, чтобы упростить и удешевить выход последующих сборников, но не судилось. Сказался возраст, усталость и коварная болезнь, с которой он не смог справиться. Последний из достославной сахалинской писательской плеяды покинул нас. Но мы будем помнить нашего друга, коллегу, товарища. Будем помнить его заботу о нас. Будем чтить его память и продолжать дело всей его жизни – сеять вечное, мудрое.

«Сердце памяти»

Отзыв на одноименную поэму Михаила Шмидта

Вплотную с творчеством Михаила Шмидта я познакомился совсем недавно, в октябре 2008 года, когда приехал на Сахалин, в родной мой город Холмск, собирать материал для очередной книги об этом прекрасном городе (первая книга «Мгновение длиною в жизнь» вышла в 2003 году). Миша очень обрадовался встрече, и в знак нашей давней дружбы подарил самое, пожалуй, дорогое для писателя — последний экземпляр своей поэтической книжки «Сердце памяти». (Эта книжка вышла библиографическим тиражом в Сахалинском книжном издательстве в 2000 году и, как это часто случается с хорошими книгами, моментально разошлась).

Я очень внимательно прочитал эту поэму, но не насытился — я позволю себе так назвать то чувство, обуявшее меня после прочтения прекрасного Шмидтовского повествования. Как в детской игрушке-калейдоскопе возник передо мной красочный узор родной русской речи, меняющийся чуть ли не с каждым новым предложением. Бережное отношение к размеру, такту, тщательный подбор авантажных рифм сделали произведение почти невесомым, что является показателем высшего пилотажа, настоящего профессионализма, что сегодня есть большой редкостью. Читая поэму, невольно окунаешься в то время, когда маленький Миша оказался в Южно-Курильске.

«Мой берег детства, Радости корвет,

Там середины не существовало:

Уж если шторм, так просто небывалый,

А если солнце. То щедрее нет».

Не той ли щедрой Курильской солнечной добротой наполнилась Мишина душа? Не оттого ли всю свою жизнь несет он людям свет и теплоту своего большого сердца?

Мне могут возразить: а не много ли. Вот эта самая теплота и дает мне право высказываться искренне и доброжелательно в адрес Михаила, с которым мы вместе «уносимся» в «год послевоенный», в «то самое Курильское селение», в котором Михаилу предстояло прожить двадцать лет. И там, научившись «жить и выживать» он начинает писать стихи. Могу с уверенностью сказать, что, если бы не это лихолетье, которое маленький Миша полюбил и принял как данное, Россия могла бы и не дождаться своего нового Поэта. Именно тем непростым обстоятельствам обязан Михаил рождению в его душе совершенно новых чувств, явившихся для него своеобразным крутящим моментом, позволившим ему занять достойное место среди лучших представителей отечественной литературы, «взять бразды правления судьбой в собственные руки», ведь:

«… В порывах тех и складывалось наше

Нехитрое как есть житье-бытье

На острове.

На отмели песчаной

Дощатые бараки в два ряда

И стали нам Землей обетованной».

Доверительно-мажорно рассказывая о тех временах, Миша нисколько не кривит душой; он рисует свой тогдашний мир красками детства, не позволяя себе опуститься до общепринятых ругательств и негативных оценок самого страшного из диктаторов двадцатого века:

«Я помню, хоть и был тогда мальцом,

Как вся страна его бог отворила.

Он был для нас и Богом и Отцом,

Тем более у черта на Курилах.

Вот эта правдивая проекция тех лет и убеждает меня в порядочности и литературной чистоплотности Михаила, а эти качества дорогого стоят.

В своей поэме Михаил Шмидт показал здоровое чувство патриотизма людей, оказавшихся в Курильской западне. Как бы ни манили их длинные рубли, но их тяжелый труд, в первую очередь, был для родной страны, а не для набивания карманов этими самыми длинными рублями, которые и потратить-то было негде и не на что. И хотя Михаил пытается показать эти перипетии под небольшим углом сарказма, мы все понимаем, что это всего лишь небольшая уловка заострить наше внимание на том давнем событии, о котором:

… Вовсю молчала пресса».

И хотя этот Длинный Рубль:

«Придуман был взамен великого маразма,

Который звали мы энтузиазмом»,

мы прекрасно осознаем, что отождествление тяжкого и не всегда достойно оплачиваемого труда — это искаженная оценка всеобщей веры советских людей в лучшую жизнь, данное им правительством Советского Союза, правительством, которое перестало верить, как в свой собственный народ, так и в его лучшие качества, одно из которых живет и поныне и называется энтузиазмом, что в вольном переводе на русский язык означает бескорыстье. А Мишино бескорыстье воистину фантастично. Бывали случаи, когда, находясь на безденежной мели, он никогда не отказывал в помощи просящему. Это ли не показатель настоящего христианства, уважительного отношения к земле-кормилице:

«С которой мы

Делили по-братски краюху хлеба

И глоток вина,

И половинку ватного матраца…»

Может быть, Господь наш именно за отзывчивость и сопереживаемость к ближнему приблизил Михаила к себе, наделив незаурядным даром наблюдения и подмечания всех тонкостей нашего бытия?

Литературное наследие Михаила Шмидта велико, как и его нестерпное желание объять весь мир, примирить, успокоить, остудить некоторые горячие головушки, оградить слабых, урезонить сильных. В его стихотворениях всегда можно найти ответ на самые сложные вопросы, которые ставит перед нами жизнь, потому что трудовые мозоли, которые до сих пор не сходят с его рук, — лучшее доказательство, что перед нами не праздная заурядная личность, а человек достойный всяческого уважения:

«… И мы трудились, как могли трудиться,

Наперекор туманам и штормам.

И некогда назад оборотиться

И поглядеть. А что же было там

В эпоху россиян-землепроходцев

С казацким неотъемлемым

«Гуляй!..»

Не обошел Шмидт и позорный факт послевоенного пренебрежения властей к прежним жителям Курил — японцам, таким же простым людям, как и мы с вами, дорогие читатели. Много лет Михаил помнил и свое мальчишечье отношение к этим забитым людям и, чувствуя неловкость за свое тогдашнее детское восприятие момента, нашел в себе мужество признаться, что:

«Мы относились к ним

Как к побежденным.

И каждый из ватаги пацанов

Считал себя едва ли не Буденным…».

Михаил мог и не акцентировать наше внимание на этой политике всеобщего пренебрежения к «побежденным», но его природная совестливость не могла не сделать этого признания, снять с души тяжелый гнет той далекой неосознанной вины. Поэт открыто просит простить ему ту бесшабашность, которой были преисполнены дети Победителей, и мне кажется, что всей своей последующей жизнью он заслужил (а кто не грешен?) прошенье.

Особое отношение у Поэта к работным людям, которые:

«…На Курилах Трудно начинали

В тот самый год. Послевоенный год.

Деньгами соблазненный и чинами,

Нескладный подобрался тут народ.

Точнее, пожалуй, и не скажешь. Именно нескладный, тот, у которого, в силу разных обстоятельств, не сложилась жизнь. Но не сдались люди, приехали к черту на кулички, чтобы еще раз попытаться реализовать себя через тяжелый труд и адские условия послевоенной островной жизни.

«…Бери лопату.

Сеть

Или перо, —

Любую для тебя

Найдут работу.

Ты здесь судьбу поставил на зеро».

… «Здесь бились с жизнью

Как на поле

Брани,

По крохам отвоевывая суть,

В которой-

В ночи,

В утренние рани

И в день до ночи-

Труд

Не как-нибудь.

И океан

Делился без утайки.

Давая рыбу

Крабов и траву.

Поскольку

Человеческая спайка

Морскую

Покоряла синеву».

«Покорение синевы» навсегда оставила след в душе поэта Михаила Шмидта, который вот уже без малого пятьдесят лет воспевает наш дальневосточный край, ставший родной гаванью для многих и многих желающих испробовать себя на излом. Конечно, суровость нашей жизни не всем приходится по нраву, но те, которые прошли все испытания, навсегда остаются дальневосточниками, где бы они потом ни оказывались. И Бог судья тем, кто захотел:

«Спокойно век дожить.

А мы остались.

Как же не остаться —

И не на что, и некуда податься.

Ну, что поделаешь — не повезло.

От дум

Не разорвать себя

На части.

Не лучше ли

Пытать по-новой

Счастья,

И победить себя

Судьбе назло».

Михаил Шмидт стал победителем еще тогда, когда получил от Всевышнего

«…Щедрый дар.

Таящийся в глубинах подсознанья,

Тот самый

Неизведанный

Пульсар,

Дающий импульс

На воспоминанья

Врывающийся, как девятый вал,

несущий гибель или обновление…

Его я сердцем памяти назвал,

и не найти точней определения».

Замечательно сказано! И мне остается лишь добавить, что по отношению к Михаилу Шмидту нет точней определения, чем Поэт. Замечательный русский Поэт с большой буквы!

Сергей Лабутин, писатель